Tiamat
Тиамат

Marine Vacth
   
ПАНТЕОН
Шумеро-аккадский

СПОСОБНОСТИ
Полноценный гидрокинез с океаническим размахом. Управляет мощными водными потоками, призывает шторм, течения, бури, проливает дождь из туч над собой и притягивает облака из окружающих пространств. Особых концентрации и усилий требует смена агрегатного состояния (оледенение и испарение) и манипуляция водой в мелких объектах и живых организмах.

Тиамат - хаос, и к хаосу она вернёт то, к чему прикоснётся. Разлагает до состояния жидкой бесструктурной материи всё, что не затрагивала сила другого бога - артефакты и тела-сосуды ей неподвластны.

Первый океан рождала многих богов и хтонических чудовищ; ныне ей, побеждённой и разбитой, остаётся лишь доля власти над уже созданными смертными телами: изменяя и перекраивая их, покоряя хрупкое сознание в угоду своим желаниям, богиня придаёт им новые свойства и наполняет чудовищной мощью.

Остаток силы истинного созидания проявляется реже: Тиамат способна вылепить небольшое создание произвольного вида из любой жидкости и наделить его разумом.

Будучи основой собственного домена, Тиамат во снах может подслушать обрывки разговоров богов, находящихся в родном мире, либо определить, что некий бог отсутствует там, спустившись в мир смертных.

    ✦   ✦   ✦     

ЛЕГЕНДА
Тиамат была началом их истории: ревущий океан под обнаженным звёздным пространством, полный внутреннего движения; солёный, скручивающий пенные волны в водовороты с воронками до самых глубин. Под безжизненным каменным дном скрывался пресноводный Абзу, а над бурлящей поверхностью океана парил мудрый Мумму.

Смешивая соленые и пресные течения, Тиамат и Абзу порождают первых богов: Лахму и Лахаму, Кингу, Аншар и Кишар, Ану. Как покажет время, они унаследуют жестокий и бескомпромиссный нрав отца и хаотичную натуру матери. Без оглядки на мнение родителей, они начинают строительство мира по своим представлениям: шумно, развязно, играючи, чем вызывают гнев отца, возжелавшего смерти своих детей; Тиамат не удаётся сдержать мужа, которого поддерживал их советник Мумму.

Узнав об этих намерениях, один из потомков, Эа усыпляет и убивает Абзу, подчиняет своей воле мудрого Мумму.

После этой победы младшие боги продолжили царствовать ещё более роскошно: возводили дворцы, посягали на пресноводные подземные океаны, лишённые своего бога. Перекраивали мир, разделяя на царства и уделы; их количество неуклонно росло, порождая внутренние конфликты и распри, против которых рождались новые союзы.

Тиамат безмолвствовала, переживая утрату, но не вмешиваясь: столкновения и бурлящая суета были тем, что боги наследовали от неё самой. Поражение Абзу причинило ей боль, но оно было для неё справедливым - и от гибели детей своих она бы скорбела столь же сильно.

Чаша терпения переполнилась, когда старшие дети пришли молить о помощи; они укоряли океан в бездействии, в отсутствии у Тиамат принципов мести за мужа и за их страдания. Из океана волной хлынули чудовища, скорпионоподобные, поросшие раковинами и щупальцами рыбоголовые твари, и под распахнутыми крыльями пятиглавого дракона их вел избранный бездной Кингу.

Боги, оказавшись перед грозящим им легионом, выдвинули Мардука, осенив воителя невиданной славой и почестями. Переложив великую власть, они вручили оружие и направили против Тиамат; и она была повержена, растерзанная яростными ветрами и пронзенная стрелами.

Череп её стал великой горой, извергающей потоки слёз, что назвали реками Тигр и Евфрат; длинный шипастый драконий хвост украсил небо, а раздробленные чешуйки засияли звёздами Млечного пути. Свод Великих небес отныне опирался на обнажённые от плоти рёбра, а земная твердь Великой обители держалась на искусно выложенных костях последнего её воплощения. Мардук своей волей назначал в них иным богам угодья для правления и праздных утех, сотворял из крови Кингу людей для служения и развлечения. Так начался век их процветания, омрачённый столкновением с иными силами.

Тиамат не участвовала в войне с Древними. Растерзанная, она едва могла мыслить и слушать; но то, как беспокойно её дети обсуждали перспективу сгинуть в пустоте голодных желудков космических вторженцев, вселяло надежду. Тиамат содрогалась, предаваясь мечтам, как непостижимая угроза растопчет потомство и повергнет обратно к истокам хаоса в небытие весь мир, что ныне стоял на её останках.

Но им суждено было победить. Наложенные печати сгибали спины сильнейших богов и иссушали красоту прелестнейших богинь, их связь с земными служителями истончалась. Население домена всё сильнее полагалось на силу, что источали разрозненные части Тиамат, причиняя ей страдания.

Со временем она открывает для себя путешествия в смертные тела. Это спасает от полного безумия в слепой бездне боли: мир людей, красочный, простой и быстротечный в своём развитии, покоряет Тиамат, увлекая в цепочку бесконечных перерождений. На Земле Тиамат подбирает себе последовательниц, даря им крохи своей силы в качестве благословленных даров. Смертные дочери становятся более благодарным потомством, храня ритуалы и традиции сквозь века, но со временем их цепочка угасает. Её некому ждать, ибо циклы перерождений Тиамат занимают уже целые поколения жриц: перерывы растут от пяти лет до сотен, пока слабеет сила домена и страдает могучий разум. Всё чаще она погружается в изначальное состояние кипящего хаоса, всё реже следит за миром и с каждым годом сильнее мечтает о мести.

человеческие имя, фамилия
Ева Хэтфилд

дата рождения, возраст
15 марта 1990 г., 31 год

место проживания
США, Атланта

занятость
художник-маринист

    ✦   ✦   ✦     

ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ ЖИЗНИ ДО ЕДИНЕНИЯ
Ева - творческое дитя, в её снах всегда шумело море. Вдохновение для таких всегда будет соблазнительнее обязанностей, а искусство - ближе, чем рутинные будни; она тянется к запретным вещам, преступая заложенные родителями принципы. Строгость воспитания - лишь новый повод сорваться прочь из дома и найти убежище среди таких же, как сама.

Их компанию качает на волнах дурмана, позволяя каждому обрести свой ответ на вопрос о жизни; тем, кому не везло, оставались в грязных комнатах спать мёртвым сном; тех, кому не везло ещё сильнее, забирали домой со скандалами и угрозами. Ева вырывается из этого плена и несёт свою мечту вперёд, поступая в первое попавшееся место с приставкой “художественное”, и старается накопить на новые кисти.

В том возрасте, когда буря гормонов лишь номинально становится не детской, а взрослой, её берёт под крыло мужчина, отвечающий всем незамысловатым стандартам. Он удовлетворяет потребности и запросы, увлекает философскими беседами, делает нечастые, но бьющие в цель подарки. Ева попадает в расставленную сеть с лживым ощущением счастья, торжествуя над гнусными пророчествами о падшей судьбе, коими её наградили родители. Она считает, что добилась успеха раз и навсегда: покровительство позволяет творить, не задумываясь о плате за жильё, пропитании и любви.

Кому-то происходящее с ней кажется удушающим кошмаром; для Евы это всё - интересная игра в скандалы, ревность, употребление всего и после - друг друга. И кто-то, высказавшись против подобного, покидает некогда широкий круг общения Евы, пока она не остаётся наедине с центральной фигурой её жизни.

Огонь утихает спустя несколько лет. Её картины так же прекрасны, но каждый заказ - почти копии, не приносящие удовольствия; её так же любят, но розы отныне расцветают лишь на теле в самых укромных местах жёлто-фиолетовыми бутонами. Ева пытается исправить свою жизнь наивным поступком и “забывает” предохраняться: как и многие женщины, она считает, что трое - лучше двух. Вопреки опыту тех, кто на этом обжигался, план работает, возвращая спокойствие и приятные хлопоты ожидания. До тех пор, пока её тело предательски не вытолкнет обезображенный безжизненный кусок плоти, который должен был принести спасение. Вместо планов на жизнь остаётся скудное больничное расписание, холод вместо жара и ненавистные Еве консультации, перетекающие в групповые беседы, из которых складывается её новая компания.

Мазки кистей превращаются в удары: фигуры на каждой картине, выступающие из воды и разрезающие океаны, сметаются искаженным росчерком пенных волн. На её картинах не остаётся островов, изящных парусников и вздымающихся из глубин китовьих хвостов, лишь блестящая на солнце гладь, неспокойные штормы под звёздами, что переливаются отнюдь не морскими оттенками. Занятия, которые она посещает каждый четверг, путают разум; превращаются в занятия по четвергам и средам, по четвергам, средам и субботам, пока ей не хочется оставаться в их круге сутки напролёт. Кажется, что у них есть секрет - и он напрямую касается её.

Новое течение в один из дней увлекает её прочь из Европы: вместе с той, с кем Ева разделяла свои беды в последние месяцы, она переезжает в США, резко отбросив всё, что держало в родном городе. Новая подруга крепко держит за руку, говорит о знамениях, рисунках на руках; кажется, она не слишком дружит с реальностью, убеждая, что их ждёт нечто большее. Что она здесь по ошибке, и её ждут за океаном, а Еву она возьмёт как трофей, ибо так сошлись звёзды; Еве без разницы, что это за шутки о похищении и куда её ведут - она снова полагается на хаос, за который принимает чужие прихоти.

В Атланте они снимут дом с бассейном. Еву всё сильнее тянет к воде - ещё с того момента, когда она сверлила взглядом океан через иллюминатор самолёта; ещё с тех мгновений, когда она продолжала писать картины, опускаясь отныне ниже поверхности к тёмным глубинам. Они тревожнее прежних, складываются в единый холст, словно Ева зарисовывает реальность урывками, сканируя фантазии в поисках чего-то спящего. Ей чудится, что она - сновидица, и увлечённо ищет в сети информацию об этом, неубедительную и непохожую. Ева догадывается о спящей в ней до того, как та увидит то, что нужно - и осенью встречается с бездной лицом к лицу.

ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ ЖИЗНИ ПОСЛЕ ЕДИНЕНИЯ
Тиамат пробудилась, встретившись со снами, охватившими всех богов и существ в США. Её нынешнее воплощение легко и незаметно несло в себе отпечаток богини в течение многих лет, служа лишь колыбелью для отдыха от родного домена, и Тиамат могла ещё долго дрейфовать в смертной жизни, накапливая силы и знания. Навеянные кошмары о гибели миров испугали смертную, однако для океана внутри неё сыграли роль удачно попавшей в руки рекламной листовки. Тиамат почти сразу вырвалась из состояния покоя, не утруждая себя объяснениями с Евой, для которой все действия богини превращались в невнятные эпизоды с потерей памяти.

связь с вами
спросить змеезаю

планы на игру
Найти и насадить Мардука на рожок статуи Свободы. Всех остальных шумеров тоже, но Мардука первым.
Собрать самых красивых культисток по эту сторону Вселенной.
Устроить кастинг на самого милого Древнего и скормить победителю свой мир.

Пример поста

— У вас бывало что-то похожее? — меланхолично спрашивал Эндрю, переключая каналы. — Нет? А волшебные зеркала-прорицатели? Хрустальные шары?

Его лицо освещало лишь сияние сменяющихся картинок, смысл которых Древний не успевал уловить, хоть и старался. Этот мир был стремителен и резок — даже обострённое зрение и ясный ум не давали Отцу Змей преимущество в восприятии, каким обладал смертный.

Йиг давно изменил первоначальное решение использовать человека как материал. Купер был смышлёным, верным, податливым — и бог-змей доверял тому, как самому себе. Даже в вопросах того, как им проводить свободные вечера (скучно и лениво лежать на диване, что было для Йига смутно желанным).

После долгих веков одинокой спячки делить с кем-то всё свободное время было необычным, но исцеляющим опытом. Йиг раскрывал ладонь второй руки, помогая одному из их змей-сожителей (уже не питомцев, запертых в террариумах) пересечь диванные подушки и уютно устроиться кольцом на их плечах. Эндрю другой рукой убавлял громкость, попав на передачу про дрессированных попугаев. Идиллия, нарушаемая лишь назойливым стуком капель из неисправного крана; или чем-то ещё? Древний ощутимо взбодрился, собираясь внезапно отобрать тело, чем вызвал ворчливое бормотание Эндрю; сегодня был тяжёлый рабочий день, и они договорились отдохнуть.

— Я никуда не пойду, — категорично заявил Купер, прекрасно понимая, что его просьба останется без ответа. — Даже если тебе что-то показалось. Надо будет — само придёт.

На последней фразе Йиг лишь сильнее стиснул в пальцах пульт, наугад выключая звук, и снял с себя змею, не глядя опустив ту в террариум. Человек вместе с ним чувствовал, как нечто невидимое проникает сквозь стены, вновь тревожа непривычные для смертного органы чувств. Древний ощущал подобных себе электрическим импульсом, от которого у Эндрю волосы на руках вставали дыбом; это было неприятное, выворачивающее наизнанку чувство, сплетенное из тьмы, крови и холодного голода галактических пустот. Даже здесь, на уютном диване, Купер мог легко вообразить себя одиноким моряком на плоту, инстинкт которого предупреждал — с глубины, распахнув зубастую пасть, мчится опасный хищник.

Но это был не страх — восторг нового опыта.

Древний смотрел на дверь, не приближаясь, но ожидая; Эндрю перевёл дух и уловил наконец настроение своего бога.

“Этот тип что, радоваться умеет?”

Внезапно всё стало слишком просто — как если Купер после долгого чтения научных статей по астрофизике и устройству ядерного реактора взял в руки детскую книгу с яркими картинками. Это приводило в ступор человека, привыкшего сосуществовать с непостижимым, открывшимся с иной стороны.

“Открой,” — приказал Древний до раздавшегося стука.
“Сам открой,” — парировал Эндрю, пользуясь моментом, но всё же подошёл к двери, предварительно заглянув в глазок.

Он не сразу узнал актёра — неестественно застышее выражение бледного лица, странный отблеск глаз, некрасиво подсвеченных лампами коридора, делали Кларка больным на вид. Кажется, именно так выглядели заражённые в том последнем фильме про зомбиапокалипсис?.. Ладонь помимо воли легла на дверную ручку, безуспешно проворачивая до щелчка; Эндрю пришлось вмешаться и сначала открыть замок, про который Йиг благополучно забыл.

Его спокойную рассудительность сменяло нетерпение и предвкушение. Острая, пьянящая надежда на что-то неуловимое вместе с уверенностью в том же; Купер буквально онемел, оглушённый этим, без сопротивления отдавал остатки контроля Древнему, волнение которого впечатляло сильнее, чем странная поза Брайра у него на пороге.

Перед Йигом стояло его младшее дитя, воспитанник долгих кровопролитных сражений, горя и сопротивления. Змей, не увидевший спокойного света звёзд над головой, тот, чьему величию не подносились щедрые дары и жертвы. Как и сам Отец, Василиск был совершенным созданием, продолжением основополагающего древнейшего рода; кровь от крови, видевший лишь кровь врагов. Эндрю чувствовал тоску Древнего и жалость, смешанную с безграничной и безусловной любовью — той, которой отец не успел одарить дитя в полной мере. Его сын полон крепкого смертоносного яда, устремлений, бурлящей силы, но, рожденный в войну, он знаком лишь с войной.

И последний раз видел он эти глаза не широко распахнутыми, а укрытыми мутной пеленой боли; полуслепыми, не реагирующими на свет, ибо сын его был на грани между жизнью и забвением. Йиг уносил его туда, где солнечные лучи не могли найти их следов; он рушил за собой сводчатые тоннели, лишая обратного пути.

И всё, что должен был запомнить Василиск — страдания, утекающую из тела силу и отца подле себя; а затем — чудовищно короткую, лишённую слов колыбельную, звуки которой погружали в сон, неотличимый от смертного.

— Тише, — произносит Йиг, жестом подзывая к себе; заключает в объятья, позволив уткнуться в плечо около шеи. — Нет нужды спешить.

Сейчас его дитя полно сил и энергии. От того, насколько уверенно тот владел собой и смог отыскать Древнего в новом запутанном мире, Йига одолевала гордость. Змей так же скован силой языческих богов, как и прочие, но получил драгоценный шанс попробовать жизнь такой, с какой ещё не знаком. Йиг мог показать ему всё. Не только планету, что стала им пристанищем, её чистые моря, высоту гор и лабиринты лесов; не только людей, заполонивших все доступные и недоступные уголки. Йиг мог бы отвести его в те земли, где привычные законы терпят крах, показать те тайные тропы и долгие пути, какие Василиск имел право наследовать. Но, запертые печатями и влезшие в смертные тела, они оба могли найти лишь слабое утешение в земных искушениях и успокоить воинственные умы в равнодушном потоке обыденных дней. Древний гладит своё дитя по волосам, едва касаясь губами чужого виска; погруженный в воспоминания о неисполненных обязанностях, Йиг не замечает, как вновь действует с Купером заодно и выражает переживания совершенно человеческим образом. В те редкие моменты, когда искренние и простые чувства обуревали самого Отца змей, это становилось естественным как дыхание.

Эндрю не предполагал, что его загадочный сосед, больше всего любящий помолчать, а затем устроить леденящий кровь хаос в жизни, может переживать подобное; на сей раз бог не скрывал от него то, что бушевало за границами их разумов. Столь светлые чувства, казалось, не были ему знакомы, перемолотые одиночеством, эгоизмом и циничностью за многие тысячелетия существования; оставшись, возможно, единственным источником любви, родительские переживания вышибали дух.

— Расскажи мне всё.